Адель Кутуй - Неотосланные письма [Повесть и рассказы]
— Была такая девушка — Любарская. А почему ты спрашиваешь, эби?
— А вот почему. Ты хорошенько посмотри, милая. Не моя ли дочка, Марьям, пишет. Ей тоже двадцать два года. Да и про Украину тут поминается. Она в то время тоже на Украине была, к отцу своему в Донбасс ездила, о муже я тогда весточку получила. Наши-то куда приближаются?
— К Перекопу.
— Вот-вот. Муж-то как раз там и погиб. А о дочке до сих пор ничего я не знаю. Письмо-то, может, она писала. А? «Мамочка», говорит, «дорогая…»
Я объяснила, как могла. Мы утешили старуху. Долго еще не расходился народ.
— Книгу эту с письмами я передам в избу-читальню, — сказала Мафтуха апа, когда я уже стала собираться домой.
Умница эта Мафтуха. В другой раз, например, повела она меня к Миннисе эби. «Приведи, говорит, ко мне докторшу. Там сегодня гости собрались. Ну и мы с тобой придем. Глядишь, ты между разговорами о чем-нибудь полезном расскажешь».
Об этом я и сама думала. Однажды даже предложила Мафтухе апа, что хорошо бы в доме у одной из колхозниц провести беседу, подобно тем, которые в городе проводят на квартирах знатных людей.
Мы вошли в избу. Минниса эби готовила стол. Одна из женщин, пришедших в гости, помогала старухе.
В избе было чисто, полы старательно вымыты, на окнах цветы, занавески, на стенах портреты Ленина, Сталина.
Вскоре собрались все. Народу пришло много. Человек, наверное, двадцать. После моей беседы Минниса эби вспомнила былые годы, рассказала, как она горевала и бедствовала в старое время. Рассказала о муже, о детях, из которых остался в живых только один Марданша — колхозный тракторист.
Желая рассеять грусть, навеянную рассказом хозяйки, сын взялся за гармонь. Кто-то затянул песню. Остальные поддержали. Я ни разу не пела с тех пор, как приехала в район. Теперь смешно подумать, а, сознаюсь, боялась, что станут говорить: мол, доктор не доктор, а девчонка. Ну, а тут запела. И сразу почувствовала себя еще лучше. Потом заиграли плясовую. Затопали каблучки, поплыли плясуны, легко поводя плечами. Снаружи, через окно, в избу заглядывали любопытные.
Наплясались, стали отдыхать.
Мафтуха апа, воспользовавшись тишиной, спросила:
— Камэр апа! У тебя была дочь Фатыма, где она сейчас?
— А разве не знаешь? В Буинском районе, агрономом работает.
— А ты почему молчишь? Ведь и у тебя есть дочь — Шамсинур. Где она?
— В Казани, инженер.
— А твоя, Халиса, где?
— В Москве учится, судьей будет.
— А ты что призадумался, Зиганша абы? Чем стоять там, на улице, вошел бы сюда. Авось, не съедим. Или тебе нечем похвастаться?
Зиганша абы ответил не сразу. Сначала чуть заметно улыбнулся в усы, потом тихонько кашлянул, точно хотел сказать: «Спасибо, Мафтуха, что меня не позабыла». После этого, не торопясь, с достоинством сказал:
— Да, уж есть чем похвалиться Зиганше абы. Моя Майшикар на весь Союз прославленная трактористка! Вот как!
— Правильно! — закивала головой Мафтуха. — Верно говоришь. Поняли вы теперь, какие из нашей деревни люди выходят: агрономы, врачи, инженеры, судьи, трактористы… Но такое может быть только у нас, в Советском Союзе. А ведь есть на свете другие страны. Там люди, и рабочие, и крестьяне, совсем иначе живут. Ну-ка, доктор, расскажи нам, ты куда больше знаешь.
Искэндер! Какой уж из меня оратор. Но тут оратором и не надо было быть. Услышав слова Мафтухи апа, я увидела десятки внимательных лиц, ожидавших моего рассказа.
Дело в том, что незадолго до того я показала Мафтухе апа вырезку из газеты. Текст взят из книги иностранного писателя, путешествовавшего по Японии. Это документ, трагический документ, свидетельствующий о великой социальной несправедливости:
«Настоящий договор заключен между содержателем публичного дома………… и поступающей к нему…………… в том, что последняя, в силу своего затруднительного материального положения, с согласия родителей или опекунов, заменяющих их, становится проституткой. На основании чего содержатель публичного дома………… выдает………… ссуду в размере………… иен, которую……… обязана погасить в………… срок из своих доходов, получаемых от занятия проституцией…»
Вот это я им прочла. Ахнули гости, узнав, что это своеобразный «типовой договор». Тогда я им рассказала, что в одном только районе Аумари заключено семь тысяч таких договоров, что, судя по данным самой буржуазной прессы, в Японии на сегодня имеется 50 353 проститутки, прошедшие официальную регистрацию.
«Твоя обязанность быть женою. Ты не должна учиться и служить. Твое место на кухне, в церкви и кровати…» Так говорят фашисты.
Искэндер! У меня хранится много интересных документов. Я их собираю в отдельную папку. Там вырезки из газет и журналов. Выписки из книг. Там документы о несчастнейших женщинах буржуазного общества.
Но у меня собраны материалы и о величайших женщинах, чьи имена нам всем хорошо известны. Тут биографии Надежды Константиновны Крупской, Клары Цеткин и других женщин, отдавших свою жизнь народу. В этой папке хранятся документы о женщинах-ученых, летчицах, парашютистках, инженерах, писательницах.
Триста страниц моей коллекции полны былью, о которой со временем сложат прекрасные песни. Я часто заглядываю в эти страницы. Это моя слабость. Не удивляйся ей. Ведь собирают же люди камушки, монеты, почтовые марки. Я собираю документы о мужестве советских женщин.
Вот обо всем этом я рассказала на вечере у Миннисы эби. Я не старалась говорить красиво. Факты говорили сами за себя. Все вышло просто и как-то само собой. Меня поняли. На глазах у многих я видела слезы.
Хорошо, когда у человека есть путь, по которому он может идти. Я, бедная татарская девушка, пробилась из самых низов к знанию. Я отвоевала свое место в жизни, слышишь, Искэндер? Отвоевала сама. Но что было бы со мной, с миллионами других, подобных мне женщин, если бы советская власть не окрылила нас, не указала нам путь в жизни?
Я видела радость, настоящую радость в доме Миннисы эби. Да и как было не радоваться, когда, собравшись вместе, мы увидели, поняли, сколь многого мы достигли.
Если бы ты только знал, Искэндер, какое это счастье видеть радость друзей, близких! Вот тогда во мне возникло желание, чтобы об этом, о большой жизни многих счастливых наших женщин, узнала вся земля, весь мир.
Искэндер!
Внезапное и необычайное событие, изменившее всю мою жизнь, прервало мое письмо к тебе. Так и осталось оно лежать неотправленное, как и первые, давно написанные письма.
Однажды, окончив прием в амбулатории, я собиралась домой. Вдруг в дверь постучали, и в мой кабинет вошла женщина, работавшая врачом в доме отдыха.
— Слышала новость? — спросила она.
— Нет.
— Ну, тогда я тебе действительно сюрприз приготовила. — Она улыбнулась и, желая обрадовать меня, сказала: — К нам в дом отдыха приехал твой муж. Мы ему сказали, что ты никуда не выезжаешь, и он сегодня зайдет к тебе.
Я до того растерялась, что выронила из рук термометр. Он упал и разбился. Меня прямо в дрожь бросило.
«Какой муж? Кто? Вэли или Искэндер? С кем встречусь? Кого увижу?»
— Эх ты, голову потеряла на радостях! Ну, ну! Не буду мешать. Ухожу, ухожу. А ты встречай муженька-то. Ведь, поди, соскучилась.
И она ушла.
Я осталась одна.
«Нет, — думала я, — это не Искэндер. С ним у меня покончено раз и навсегда. Да ведь и в доме отдыха его никто знать не может. Но если это он, то ничего страшного нет. Увижусь, поговорю, и волнению конец. А вот если Вэли, тогда что? Что сказать? Как объяснить детям, знакомым? Вот стыд, вот позор!»
От всех этих треволнений у меня заболела голова. Я решила идти домой, а там будь что будет. Открыла дверь. Передо мной стоял Вэли Сафиуллин.
— Можно? — спросил он.
— Пожалуйста.
Он вошел. Я сразу заметила, как он изменился, возмужал, окреп. Только глаза его были прежними.
Лицо Вэли сияло от радости.
— Кто думал, Галия, что через много лет мы встретимся в Адрасе! — воскликнул он.
— Да… — сказала я, не зная, что ответить.
— Ну, как поживаете? Не забыли ли меня? — живо говорил он. — А я часто вспоминал рабфак, наши вечера, вас…
Так прошли первые минуты.
— Что ж к себе не зовете? — пошутил Вэли. — Чайком бы угостили, с семьей познакомили…
Я стояла, не зная, что сказать, что сделать. Ведь, приведи я его к себе домой, дети немедленно ринутся к нему с радостным криком: «Папа, папочка!» На стенах он увидит свои фотографии.
Но отступать было нельзя, тем более, что встреча была неожиданная и очень дружеская. Да и расставаться с ним, откровенно говоря, мне не хотелось. Я смотрела на него, и он казался мне близким, родным человеком.
Мы вышли из амбулатории, а я еще не приняла решения. И тут только сообразила.
— Вот видите тот белый домик, — сказала я. — Это моя квартира. Вы не сердитесь, после приема надо себя немного привести в порядок. Минут через десять-пятнадцать, если разрешите, буду вас ждать. Хорошо?
